(1) Тезис о том, что немцы проиграли из-за недостаточной мобилизации усилий или слишком позднего перехода к тотальной войне ложен. Германия ещё до сентября 1939 жила на военном бюджете, и если не сразу в начале войны, то к концу 1941 года вышла на предельное поддерживаемое мобилизационное усилие. Поддерживаемое – это в том смысле, что как экономика, так и механизм подготовки пополнений не пожирали сами себя ради краткосрочного рывка. Тут надо понимать, что несмотря на творческое развитие нацистами тезиса битых генералов Второго Рейха об «ударе в спину» со стороны жЫдобольшевиков в форме ноябрьской революции, им всё же было известно, что реально неразрешимой проблемой германского тыла в последние месяцы войны были не происки социал-демократов в столице. Ею было то, что рабочие всё более массово разбегались с военных заводов в попытках добыть еды, потому что карточный рацион + физический труд равнялись медленной смерти, а всё, что можно было продать для покупки продуктов на чёрном рынке, было уже продано за предыдущие два года. В Рейхе Третьем уже к 1942 году вышли на рубеж, когда сокращение потребления влияло на средний вес рабочих, дальше можно было идти только к вышеописанному. Да, теоретически, скажем, налоги не повышались, но распределение товаров по жёстким нормам вело к тому, что пока население не осознало неизбежность поражения, деньги, которые не на что было тратить, просто оседали на банковских счетах и фактически извлекались из экономики, ослабляя инфляционное давление от финансирования войны через печатание этих самых денег. Что касается мобилизации в узком смысле, то для «Барбароссы» немцы выгребли всё, что могли выгрести, не обрушивая военного производства. Найти ещё людей можно было только «беря взаймы у будущего», то есть либо погнав на фронт недоучек из свежепризваных возрастов, либо инструкторов, которые должны были их учить (в авиации критическое положение по итогам проигрыша Битвы за Москву реально заставило прибегнуть ко второму). В итоге проблему недостатка рабочей силы стали решать, заменяя немецких рабочих рабами, согнанными со всей Европы (и да, основным участником «крестового похода на Россию/СССР», о котором любят рассуждать некоторые личности в энторнетах, определённо был сам СССР, вон Мильх в 1943 хвастался, что 80% работы по сборке «штук» на его заводах выполняется русскими).
Кстати, миф о том, что в нацистской Германии женщина должна была заниматься домом и детьми, а не горбатиться на фабрике – это миф. Реально занятость женщин была на десятки процентов выше, чем в западных демократиях даже на пике военных усилий последних и сравнима только с СССР.
(2) СССР же мог в некоторых областях военного производства и на некоторое время превзойти Германию, несмотря на отставание в базовых промышленных показателях (тут Тооз забывает или не знает, что в области производства боеприпасов, которой он уделяет большое внимание, Германия крыла СССР как бык овцу и даже несмотря на огромный расход этих самых боеприпасов в ЗА ПВО Рейха, Красная Армия кое-как вышла на примерный паритет по настрелу с немцами только в 1944, благодаря высадке в Нормандии; что в авиации – а авиация и боеприпасы были двумя самыми большими статьями военных расходов, вместе составляя до трёх их четвертей – нам удавалось поддерживать высокие цифры производства самолётов за счёт вала жрущих относительно мало ресурсов на штуку одномоторников; не обращает внимания на то, что производство целых областей военного хайтека, который Германия гнала огромными сериями, скажем зенитных автоматов или подводных лодок, в СССР либо было в печальном состоянии, либо оказалось заброшено после катастрофы лета 1941) именно за счёт сверхмобилизации безо всякой оглядки на будущее. Чтобы только выжить здесь и сейчас. С отраслей хозяйства помимо непосредственно военной промышленности содрали семь шкур, выгребая людей и ресурсы столь тотально, что во время войны основная масса населения голодала в понимании европейских держав или царской России, а в 1946-47 был очередной голод уже в советском понимании, то есть с миллионами смертей; да и сама военная промышленность в значительной степени работала на износ, к тому же повсеместно принося качество в жертву количеству, особенно в самый критический период 1941-42 годов. (Да, если кто-то возбудится от этих слов – Тооз подтверждает, что немцы планировали, ну так, чисто для начала своих планов по демографическому преобразованию Восточной Европы, выморить голодом население большинства крупных городов в европейской части СССР, планы, которые не были воплощены в реальность потому, что военной силой для массовой организации застав их не подкрепили, несколько месяцев население Киева, Минска и Харькова того времени смогло продержаться и без организованного подвоза продуктов, за счёт чёрного рынка и разбегания по родственникам в сёлах, а после провала «Барбароссы» для немцев рабочая сила стала приоритетнее продовольствия, тем более, что как раз было принято «окончательное решение», так что планы по сокращению лишних ртов сместились в другую область.)
(3) А почему Германия не положила всё на алтарь победы над СССР в 1941 или хотя бы 1942 году, да и не могла это сделать? Во-первых, немцы после Франции-1940 всерьёз поверили в то, что круче них только яйца, ну по крайней мере в наземной войне. Им легко было в это поверить, потому что это вообще было одним из самых глубинных убеждений простого немецкого норота ещё со времён Бисмарка, которое нимало не поколебал даже полный разгром в 1918. И если к «Гельбу» они готовились по принципу «пан или пропал», стремясь нарастить военное производство в краткосрочной перспективе, то вторая половина 1940 и 1941 стали годами беспрецедентного вложения ресурсов и капиталов в расширение этого производства, которое сыграло только во второй половине войны. Плюс вливания ресурсов в удержание на плаву экономик свежеприобретённых миньонов, пардон, союзников. Что немцы в эти годы щёлкали клювом – это очередной миф. Вермахт между июлем 1940 и июнем 1941 тоже усилился во всех отношениях и усилился весьма, но не до предела возможного.
А почему немцы такое внимание уделяли будущему, что ради него пролюбили настоящее? А потому, что реальной целью нападения на СССР было не «принуждение Британии к миру» путём устранения последнего континентального союзника, как порой у нас говорят, а создание самодостаточного экономического пространства, позволяющего выдержать длительную борьбу с США, вступление которых в войну нацистское руководство небезосновательно считало неизбежным. Поэтому не только расширяло военное производство, но и уже в 1940 приступило к его рассредоточению, чтобы снизить уязвимость для бомбардировок. Правда приписывало эту неизбежность оно отчего-то влиянию коварных жЫдов, а не тому, что Германия, контролирующая континентальную Европу, а уж тем более Великая Германия от Ла-Манша до Урала, со склонностью к геноциду и решению дипломатических или экономических проблем военной силой, объективно не отвечали интересам США.
Соответственно когда в связи со Сталинградом надежды на создание такого самодостаточного экономического пространства окончательно исчезли, ни малейшего шанса на конечную победу у Оси не осталось. Только смутные надежды продержаться достаточно долго, чтобы споры между собой или внутриполитические проблемы заставили бы союзников с ними договариваться, а не требовать сдачи на милость победителя.
СССР же, напротив, и в 1941, и тем более в 1942 годах мог обоснованно надеяться на то, что будущее принесёт всевозрастающий поток оружия, техники и материалов от союзников, плюс постоянно усиливающиеся удары по Германии с запада. Время работало на нас – но нужно было это время добыть.
(4) Что касается экономического пространства, кстати. Самым печальным уроком является ВМВ для отрицателей мировой торговли и сторонником автаркии. Четырьмя основными ресурсами, необходимыми для войны, были (да и остаются) уголь, нефть, сталь и продовольствие. Германия была промышленно развитой страной, жившей в огромной степени импортом сырья. Несмотря на все усилия нацистов подготовиться к новой морской блокаде в случае войны, она оставалась зависима от заморского подвоза по всему, кроме угля. Да и угля хватало только на поддержание штанов, а не на те расширения военного производства, которых немцам хотелось и не на удовлетворение потребностей промышленности завоёванных стран. Самые острые проблемы с добычей железа и выплавкой стали удалось решить после побед 1940 года, обеспечивших поставки из Скандинавии и принёсших немцам контроль над французскими рудными бассейнами и металлургической промышленностью, но максимальный предвоенный уровень в границах самой Германии так и не был достигнут, не говоря уж об резком увеличении производства (а все захваты с 1938 добавляли к производству стали в Рейхе в среднем процентов 20%). Только производство синтетического горючего (которое ещё до нацистов немецкая химическая промышленность разработала и пыталась продвигать в надежде, что в мире вот-вот кончится нефть, бггг) непрерывно росло с 1933 по весну 1944, но этот рост не успевал покрывать роста потребностей. К тому же, чтобы взять для него уголь, надо было отнять его где-то ещё, а отнимать было не особо где, так что зависимость от скудных имевшихся источников нормальной нефтедобычи сохранялась. Наконец ситуация по продовольствию была постоянно угрожающей, потому что его производство по всей Европе, не считая захваченных советских территорий (которые, по понятным причинам, тоже были отнюдь не изобильны хлебом и стать таковыми быстро не могли) зависело от импорта удобрений и кормов для скота. Производство удобрений к тому же конкурировало за сырьё с производством боеприпасов. Собственно отсутствие «продовольственной безопасности» и было одним из мотивирующих факторов немецкой истребительной политики, как я уже упоминал выше.
А по промышленности завоёванных стран вынужденная автаркия после попадания под немецкий контроль ударила ещё сильнее. Довоенный экономический потенциал завоёванной Европы совершенно не отражал того, чем реально смогли распоряжаться немцы, а немецкие союзники в силу своей промышленной неразвитости и/или отсутствия необходимых ресурсов, требовали поставок из Германии, чтобы было чем вести войну. Учитывая, что производительность труда на германских предприятиях была наиболее высокой в континентальной Европе, выкачивание рабочей силы и использование простого грабежа для затыкания дыр, оставленных в германской экономике сверхмилитаризацией и эффективным нацистским управлением (например, разрешение кризиса железнодорожного сообщения с помощью захваченного во Франции подвижного состава) как основные методы экономической эксплуатации, выглядят хотя и возможными ошибками, но не очевидной блажью. Там, где немцы изначально стремились интегрировать местную промышленность или по крайней менее её ключевые части в свой ВПК, как в Чехии или Голландии, результаты всё равно были достаточно скромными.
(5)Всё вообще, что связано с деятельностью Альберта Шпеера – миф на мифе едет и мифом погоняет. Часть мифов этот «архитектор» придумал и двинул в массы в рамках военной пропаганды достижений своего ведомства или интриг против чуть ли всех вообще прочих руководителей германской промышленности, часть когда старался избежать основательно заслуженной петли в Нюрнберге, ну и в мемуарах добавил густой-густой слой вранья. На самом деле он был убеждённым нацистом, назначенным по критерию личной верности фюреру (собственно имидж архитектора – это способ подлизаться к Гитлеру, который любил думать о себе как о художнике в душе, которого тяжесть обстоятельств заставила заниматься политикой), которую и демонстрировал до последних недель войны. Почти весь своё время на посту министра вооружений он прекрасно сотрудничал с ведомствами Гиммлера и Заукеля, зато яростно боролся с аппаратными конкурентами, в первую очередь Мильхом, поскольку находившаяся под фактическим управлением последнего часть промышленности, работавшая на министерство авиации было от него независима (вплоть до создания в 1944 году «Истребительного штаба», во главе со Шпеером). Уйти Мильха окончательно удалось, обвинив его перед Гитлером в провале на фронте реактивной авиации, хотя реально производство Me.262 тормозилось сопротивлением Вилли Мессершмитта, видимо опасавшегося нового провала уровня Me.210 в результате постановки на конвейер недостаточно проверенного самолёта, сопротивлением, которое поддерживал сам Шпеер.
Но наилучшим примером реальной деятельности Шпеера служит история производства ракет V2. Начать следует с того, что продвигал он её, похоже, в первую очередь как средство усилить влияние собственного ведомства в ущерб вышеупомянутому министерству авиации – так как программа находилась в ведении армии. Для производства их был, в первую очередь руками рабов, построен подземный завод в Миттельбау, одно из самых страшных мест в Третьем Рейхе, за вычетом «фабрик смерти». Количество умерших при его строительстве и эксплуатации превысило количество людей убитых в результате собственно применения V2. Общая стоимость производства этих ракет оказалась выше, чем у любого другого отдельного образца вооружений за всю историю Третьего Рейха, а вместо эффекта практически вышел пшик – площадная стрельба по Лондону (потом и Антверпену) ракетами с обычной БЧ, неспособными попасть во что-то меньше города, причиняла жертвы и разрушения, достаточные только для того, чтобы придавать англоамериканцам энтузиазма в том, о чём речь пойдёт двумя пунктами ниже. У V2 даже не было недостатков более дешёвой крылатой ракеты V1 (относительно низкая скорость и относительно заметные с воздуха пусковые рельсы), которые приносили пользу непрямым образом, оттягивая на борьбу с V1 непропорциональные усилия англоамериканской авиации. В мемуарах Шпеер, как несложно догадаться, открестился от своей роли в пропихивании этой программы.
Вообще Тооз считает, что организация работы немецкой военной промышленности при Шпеере и до него оставалась примерно на одном уровне, причём довольно высоком, если сравнить соотношение готовой продукции с доступными ресурсами в Германии и других воюющих странах, но Шпеер пожал плоды упомянутых капитальных вложений 1940-41 годов (а то и реализации предвоенных ещё планов) и воспользовался ими для самопиара. Учитывая примеры здесь и в следующем пункте, я позволю себе не вполне согласиться.
(6) Недостаток рационализации и централизации военного производства в Рейхе, как вообще, так и особенно до Шпеера – миф. Смелые эксперименты по танковой части и мелкосерийный выпуск разных шушпанцеров не значат почти ничего, потому что всё танковое производство в Рейхе было семечками, на фоне авиации, артиллерии, боеприпасов и флота. Во всех этих основных областях военного производства централизация и рационализация, стремление выпускать минимальное число моделей максимальной серией были, напротив, избыточными.
Рассмотрим, для примера, положение дел в авиации. До войны руководство люфтваффе вообще мечтало о том, чтобы рационализировать авиапарк боевых самолётов, сведя его к четырём типам – одномоторный истребитель (Bf.109), двухмоторный истребитель-бомбардировщик (Me.210), средний бомбардировщик (Ju.88) и тяжёлый бомбардировщик (He.177). При этом каждый из этих типов должен был, по замыслу, стать чудо-оружием, радикально превосходящей всё, что имелось у потенциальных противников. В реальности это где-то как-то вышло только с «мессершмиттом», который некоторое время действительно превосходил все иностранные аналоги, а основную часть истребительного парка противников Германии превосходил радикально. Но и сто девятый не смог стать единственным массово выпускаемым истребителем, после того, как Курт Танк предложил удачную идею по использованию перспективных двигателей воздушного охлаждения от БМВ и в результате появился FW.190. Со всеми остальными всё получилось гораздо печальнее. Каждый из них по необходимости предполагался как «швец, жнец и на дуде игрец». От Ju.88 требовали и скорости, позволявшей уходить от истребителей, и способности пикировать и возможности таскать большую нагрузку на приличную дальность – мечталось, что он заменит и более старые средние бомбардировщики «Дорнье» и «Хейнкеля» и отчасти пикировщик Ju.87. В результате же получился самолёт, конечно, хороший, но со скоростью и защитным вооружением явно недостаточными, чтобы спасать его от истребителей, сомнительными возможностями по пикированию и в общем ТТХ явно недостаточными, чтобы ради него полностью отказываться от конкурирующих бомбардировщиков Дорнье и Хейнкеля. А ведь на программу его строительства мобилизовали (именно в расчете на рационализацию производства и экономию от крупной серии) целый букет заводов, на которых в 1938 году была занята половина рабочих германской авиапромышленности и даже в 1943 треть. С He.177 и Me.210 получилось ещё печальнее, возможно потому, что от них сразу и всего требовали настойчивее, применять непроверенные технические решения ради чудо-характеристик пришлось активнее, так что в результате He.177 доводили до 1944 года, когда он уже никому ничем помочь не мог, а Me.210 пришлось резко переделывать, потому что в исходном виде он летал плохо и слишком часто по направлению вниз, так что полностью заменить в производстве и войсках старенький Bf.110 до конца войны так и не удалось.
(7) Что касается эффекта от англоамериканских стратегических бомбардировок. Кварталом максимального производства стали в Рейхе и на подконтрольных территориях стал 1-й квартал 1943. Кварталом максимального выделения стали как вообще, так и на непосредственно военные нужды – 2-й квартал 1943. По алюминию квартальных данных у Тооза нет, но за 1943 в целом производство упало. Всё благодаря английским бомбардировкам Рура. В целом, с мая 1943 по февраль 1943 немецкое военное производство стагнировало, краткосрочные подъёмы сменялись падениями после очередных воздушных ударов. Тут помогали и американские бомбардировки военных заводов. В некоторых областях наблюдалось даже скрытое сокращение. Например производство истребителей для Люфтваффе удавалось с мая по декабрь 1943 хотя бы держать на прежнем уровне лишь за счёт прекращения заводского ремонта повреждённых самолётов.
Чем тогда объясняется финальный рывок производства вооружений с марта по июль 1944 года (рост до сентября включительно – он был лишь по отдельным категориям)? Ответ будет длинным. Во-первых субъективными просчётами союзников в ведении воздушной войны. Проблемы с оценкой ущерба, нанесённого промышленным целям, вели к тому, что многим заводам, ошибочно считавшимся окончательно уничтоженными, предоставлялась возможность залатать повреждения, а потом отсутствие быстрого эффекта от бомбардировок подталкивало к мысли о том, что цели были выбраны неправильно и надо бомбить что-то ещё. Британцы в 1943 после Гамбурга вернулись к мысли о площадных бомбёжках городов, притом сосредоточились на попытках сравнять с землёй Берлин, который во-первых был наиболее защищённой целью, а во-вторых находился почти на пределе их эффективной дальности, то есть немецкое ПВО было поставлено в тепличные условия, благодаря чему и сумело – временно – сделать ущерб от английских ночных бомбардировок терпимым. Особенно когда с начала 1944 немцам удалось на несколько месяцев добиться перевеса в «войне волшебников», состязании радаров и мер радиоэлектронной борьбы. Американцы же редко согласовывали выбор целей с англичанами. Вместо того, чтобы поддержать атаки последних против «фундамента» немецкой промышленности, её центров обработки сырья и производства комплектуюших в Руре, они в 1943 – начале 1944 концентрировались на «надстройке», конечной сборке самолётов и подводных лодок или неудачно искали кащееву иглу, разломав которую можно было бы разом парализовать всё военное производство. Во-вторых, с весны 1944 американцы и в меньшей степени англичане сосредотачивали всё нарастающую долю своих усилий на воздушной подготовке к «Оверлорду», а затем на собственно его проведении. Германская промышленность получила относительную передышку (относительную – именно весной 1944 жестокий удар получило производство синтетического бензина, в результате чего производство нефтепродуктов в Германии с пика в марте 1944 упало в июле вдвое). С августа 1944 8-е ВВС и Бомбардировочное Командование смогли сосредоточить всё своё внимание на непосредственно Германии и устроили там полный экстерминатус. К концу зимы 1945 вопрос был уже только в том, остановится ли вся промышленность Рейха окончательно до того, как заводы будут оккупированы в результате разгрома вермахта непосредственно на фронте. Как мы знаем, в реальности произошло второе. В-третьих, собственно путь от сырья до готовой продукции в военном производстве занимал полгода-год, так что рекордные объёмы стали, отгруженной с заводов или со складов во втором квартале 1943 как раз дали эффект в 1944, но этот эффект был краткосрочным. В-четвёртых самым узким местом у немцев и до войны, и в ходе войны было сырьё. Потом рабочая сила. Производственными же мощностями они были относительно богаты. Этим объясняется как пресловутая работа оружейных заводов в одну смену в первый период войны, так и возможность производств конечной продукции до некоторого предела «держать удар». В-пятых, начиная со второй половины 1943 немцы дозрели до степени отчаяния, заставившей их всё чаще копировать худшие советские примеры, включая погоню за количеством в ущерб качеству (не только внедрение новинок тормозилось стремлением поддержать массовость производства, но и качество отработанных моделей падало, средний Bf.109G-6 выпуска весны 1944 года был заметно хуже по ЛТХ среднего самолёта этой же модели, выпущенного весной 1943), производство вооружений, заведомо не обеспеченных кадрами и логистикой и постановку в большую серию непроверенных образцов, которые потом оказывались говном. Собственно немцы и раньше грешили стремлением сократить обычный цикл от чертежей до массового производства за счёт этапа испытаний и доработки прототипов, но в период поисков «чудо-оружия» это стремление приняло особенно уродливые формы. He.177 или «Пантеру», пострадавшие от того же самого, в итоге довели до состояния эффективного оружия. А вот возможно ли это было в принципе относительно некоторых поглотивших огромные ресурсы образцов конца войны – большой вопрос. Про ракеты V2 уже написано выше. Можно ещё вспомнить подводные пиар-лодки XXI серии, относительно которых, скажем, Клей Блэр (автор капитального труда Hitler’s U-Boat War) был весьма твёрдо уверен, что это не поплыло бы. Даже при условии устранения более чем многочисленных пороков производства, благодаря которым формально первую лодку спустили на воду ещё в апреле 1944, ко дню рождения Гитлера, и, как я понимаю, засчитали в индекс военного производства тогда же, но вот подготовить к реальному боевому походу к концу войны так и не успели ни одной. Из менее дорого обошедшихся проектов типа «конструктор Ганс очень не хотел на Восточный Фронт» можно вспомнить «Маус», «народный истребитель» He.162, итд, итп. В-шестых, сыграла роль эксплуатация машин и людей (особенно согнанных в Германию рабов) на износ, подкреплённая невиданными доселе репрессиями против пораженцев и саботажников. В краткосрочной перспективе такими методами можно было добиться «триумфа воли». Ну и в-седьмых, есть подозрение, что успехи немецкой военной промышленности в 1944-45 в существенной степени являются следствием самых банальных приписок. Например в авиации (а две трети финального рывка, как предполагается, дала именно авиация, производство истребителей), баланс производства с потерями решительно не бьётся. Отчасти это может объясняться немецкой традицией самолётов, «проваливающихся сквозь статистику» при оставлении повреждённых и неисправных машин на аэродромах во время отступлений. Отчасти ситуациями вроде следующей: FW.190D-9 (которые кстати в жизни были далеко не такими вундевафлями, как в играх) по каноническим цифрам, вкладывающимся в общие фигуры производства конца войны сделали более 1800, но вот по данным Смита и Крика, написавших вероятно наиболее капитальное исследование по «Фокке-Вульфу» всего для этой модели было выделено 1540 серийных номеров самолётов, причём далеко не факт, что все эти номера успели использовать до конца войны и ни один из получивших номера самолётов не был разбомблен ещё в цехах.
(8) Ну и напоследок то, что возможно стоило бы поставить первым пунктом – а с чего немцев вообще так понесло воевать и что мешало Гитлеру почивать на лаврах после Мюнхена? Давний и традиционный ответ, который можно найти, например, во «Взлёте и падении Третьего Рейха» Ширера – набранные для перевооружения долги оставляли выбор между крахом экономики и войной. Тооз эту тему не развивает, но обращает внимание на то, что Третий Рейх к 1939 попал в то же положение, что и Второй Рейх к 1914 – попытка развязать гонку вооружений против оппонентов, суммарно превосходящих Германию по экономической мощи предсказуемо привела к тому, что эти оппоненты поднатужились и выдали военно-промышленные программы, которые по их завершении оставили бы германские вооружённые силы далеко в пыли. Так что немцам было необходимо либо срочно найти повод для войны, пока они ещё сохраняли имевшуюся благодаря более раннему старту фору. Либо попробовать думать головой, а не пылающим, хммм, сердцем и привести амбиции в соответствие с аммуницией. Но второй вариант был явно не для настоящих тевтонов.