А вот Сальери-то, не то что Моцарт, - ого-го какой гулена. Ему какая-то Изора яд подарила в молодости. На, говорит, Антонио, мой тебе прощальный дар, не спорь, пригодится, музыку ты уже разъял как труп, слышала, поверил алгеброй гармонию, уверена - подарок при таком подходе понадобится. Что за подруги такие у с виду постного Сальери? Что это за криминальная богема в кружевах? В каких притонах Сальери резал "Мурку", прожигал годы, чтобы ему такие подгоны телки ставили? Чем он там промышлял, академик? Ой, девочки, не знаю, что Антоше подарить... Да что там думать?! - отвечают подружки. - Смело дари ему яду! Он, Антоша, такой у нас огневой!
Ну, это как встречаются два профессора. Один ( вроде как бессмысленный гений) постоянно что-то делает, что-то там решает, смыслы выдает. И мы его считаем гулякой праздным, хоть он по телефону поминутно докладывает жабе своей старой, профессорше, где он, с кем и сколько. А второй седенький профессор смирно так с заточкой сидит. Ему заточку телка одна подарила на пересылке. И заточку этот профессор протирает, вспоминая аспирантские годы. У такого ещё и ледоруб, поди, имеется и портсигар золотой "Вяземскому от Батюшкова". И этот академик считается у нас тружеником, глубоким пахарем, страдальцем. Пусть заурядным, но усидчивым. Сидит такой, пахан-паханом, в руке у него наборная рукоять и говорит: да, ты, Моцарт, недостоин сам себя, ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь... Потом заточкой в столешницу снизу н-на! нн-нна! и заканчивает: я знаю, я, я, глядь, я!
Для окончательного понимания надо вспомнить, что дело это происходит в каком-то кабаке, в котором именно Сальери свой человек, а Моцарт в гости приходит.
Но вслед за Сальери, мы все по прежнему уверены, что Моцарт - это такой порхающий чуть ли не голубь с алкоголизмом, а Сальери - матерый проповедник.
(с)Дж. Шемякин.