- Слышь, придурок! Ты жить хочешь?
Голос раздался так неожиданно, что Педро чуть не наложил в штаны. Два года он торчал в камере смертников, прислушиваясь к каждому шороху, ожидая, когда за ним придут. И вдруг какой-то урод спрашивает, хочет ли он жить! Да Педро отдал бы в бордель свою жену, детей, родную мать (а тещу, может быть, оттуда забрал), за один только день, отпущенный сверх срока!
- Ты кто? –спросил он, чувствуя, что сердце вот-вот проломит ребра.
- Конь в манто! – нагло ответил незнакомец. – Я твой спаситель.
- Знаешь, амиго, – Педро постарался, чтобы голос не дрожал, – к дурацким шуткам меня не приговаривали.
- Чилийский вол тебе амиго. Хватит дискуссий! Ты хочешь сбежать, или нет?
Надежда и страх схлестнулись в душе Педро. Что это? Подстава или шанс? Тот шанс, который Педро два года вымаливал у бога, обещая все, что угодно?
- Считаю до раз. Раз! Ну, что? Надумал?
- Да! – решился Педро и вышел из камеры.
Мускулистые руки схватили его и, перевернув, сунули в бочку с водой. Немного потрепыхавшись, Педро отдал богу душу.
- Стоп, снято! – раздался чей-то голос. – Это были «Разрушители легенд», и мы только что опровергли заблуждение «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет»!
(c) Дмитрий Г.Донской
Друг
В понедельник Паша зашел проведать Ксюху. А что, время есть, чего не зайти? Тем более что она умирала в больнице.
- Херово выглядишь! – поприветствовал Паша больную.
- Так еще бы, - прохрипела та, - врачи говорят, через три дня помру.
- Везет, а мне через три дня в какие-то залупаевы кусты ехать, - тяжко вздохнул парень, – вкалывать там в грязи и холоде. А заплатят, как всегда, копейки. Кстати, я тебе передачу не принес. Все равно тебе недолго осталось, чего деньги тратить.
- Боли такие страшные, приходится наркотик колоть, - продолжала давить на жалость Ксюха.
- Умеют же люди устраиваться! – позавидовал Паша. – Тут за одну вшивую марочку ползарплаты отдашь, так еще, не дай бог, ментам попадешься. Да это всегда так, одним всё, другим ничего.
Помолчали.
- Чем хоть болеешь? – поинтересовался гость.
- Представляешь, болезнь такая редкая, я ее еле в энциклопедии нашла, - Ксюша кивнула на лежащий на тумбочке талмуд.
- Есть время в книжках рыться, – проворчал посетитель. – Тут пашешь как трактор с утра до ночи. Не то, что в энциклопедию, в туалет некогда заглянуть!
- Ну все, падла, достал! – вскочила с постели девушка. – Назло тебе, зануде, не умру!
И с этого дня здоровье её пошло на поправку.
Му-му-дак
Шорк, шорк, шорк, шорк…
По двору, сметая всё на своем пути, движется дворник.
Шорк, шорк, шорк, шорк – машет он метлой. Изо дня в день. Из года в год. В мертвой тишине.
Плохо быть глухим. Пукнул, и не знаешь – слышал кто, или нет.
Возле Герасима крутится его единственная отрада, его самое близкое существо – Му-Му. Собачка не бежит от поднятой пыли и не боится метлы. Это любовь.
Внезапно размеренное движение прерывают. На пути дворника встаёт барыня и что-то говорит. Герасим выпучивает глаза в знак непонимания. Хозяйка злится и разыгрывает целую пантомиму. Вот она, помахивая хвостом, роется в грязи. Вот мочится у столба. Вот отдается дворовому псу Полкану.
«Ага! Речь про Му-му!» - смекает Герасим.
Хозяйка, уловив понимание, продолжает. Она бросается на руки к дворнику и показывает на реку.
«Му-му надо утопить! Или барыню? Нет, все-таки Му-Му!» Герасим нахмурился и стиснул зубы.
***
Десять минут спустя немой посадил собаку в лодку и погреб подальше от берега. Слеза пробежала по его щеке, а губы горестно промычали: «Му-му!» Стадо коров, заслышав зов, сорвалось с места и с шумом бросилось к лодке. Дворник в панике забурился в камыши и притаился. Коровы поплавали вокруг и, разочарованные, вернулись на берег.
Герасим выгреб из зарослей на середину реки и связал собаке лапы.
- Опять игры? – взглядом спросила она.
- Игры кончились! – отвел глаза Герасим, перекрестился и швырнул сучку в волны. Но Му-му, невероятным образом извернувшись, в полете ухватилась зубами за борт и мощным рывком перекинула тело обратно в лодку. Посудина накренилась, и Герасим рухнул в воду. Беспомощно бил он руками, пока не кончились силы, и немой медленно пошел ко дну. Вся жизнь промелькнула перед его глазами. Гимназия, пажеский корпус, академия – все это он подметал. Наконец свет померк, и великий белый дворник принял Герасима в свои объятия.
***
Солнце уже садилось, когда на берег, тяжело дыша, выбралась маленькая белая собачка. Она отряхнулась, оглянулась на реку и помчалась в родной двор к любимой миске.
Барыня увидела Му-му из своего окна и улыбнулась.
«Все-таки Герасим не такой уж и тупой. Попросила его искупать сучку, все понял и искупал. Только где он сам-то?»