Иерсиния с пестиком
Но сначала – буквально пара слов о чуме. Это природно-очаговая инфекция, то есть ее возбудитель постоянно циркулирует в природе и периодически навещает человека. Возбудитель – бактерия иерсиния (Y. Pestis), носители – в основном грызуны, переносчики – блохи.Нужен обязательный контакт переносчика с человеком. Причем иерсиния очень хорошо устроилась. В блошином организме она поселяется в зобу, интенсивно размножаясь и закупоривая его. В результате блоха находится в состоянии перманентного голода (кровь жертв-то до желудка не доходит) и кусает всё, что вокруг шевелится, пока не помрет от истощения.
Блохи должны перескочить с суслика, крысы или зайца на человека и покусать его. После этого человек расчесывает место укуса, иерсиния проникает через кожу в кровоток и начинает резвиться. Дальше возможны варианты. Первые зараженные для других людей не очень опасны, особенно, если человека вовремя выпасти, изолировать и начать лечить.
Основную опасность представляют всё те же блохи, которые перескакивают с больного человека на здорового и продолжают свое черное дело. Но вскрывшиеся бубоны (нагноившиеся лимфоузлы) также могут стать причиной заражения, опасны даже трупы погибших от чумы. Это использовалось в средние века, когда в осажденные города с помощью требюше или онагров забрасывали куски погибших животных или даже части человеческих тел. Безотказное биологическое оружие, которое, впрочем, часто ударяло и по победителям.
При легочных формах (первичных или вторичных) включается дополнительный (и очень страшный) механизм передачи – воздушно-капельный. И вот тут может начаться полная задница, что, впрочем, в истории не один раз происходило.
Военно-турецкий трофей
Итак. Царствование Екатерины II, с 1769 года идет русско-турецкая война, на которой войска под руководством сначала графа Румянцева, а потом тоже графа, но Суворова (он сначала был занят подавлением польского восстания) одерживают одну победу за другой. В Турции свирепствует чума. Перемещаясь вместе с войсками, болезнь проникает в Европу: в начале 1770 года – в Молдавию и Валахию, к лету – в Польшу и на Украину, осенью она уже была на подступах к Москве.
В октябре 1770 указом императрицы вокруг Москвы было создано кольцо карантинных застав – в Боровске, Серпухове, Калуге, Алексине, Кашире, Коломне. Как раз к концу XVIII века слово «карантин» начало постепенно приобретать свой современный смысл, в то время карантином назывались специальные дома, «в котором приезжающие из заразительных мест должны иметь пребывание своё». Передержка длилась 40 дней (итал. quaranta — сорок).
Но это в наше время зону карантина по особо опасной инфекции (а чума относится к ООИ) обносят колючей проволокой и оцепляют войсками по периметру. Во времена Екатерины с проволокой был напряг, да и войска были заняты штурмом турецких бастионов. Так что зараза в Москву просочилась достаточно быстро.
Первая кровь
Уже 17 ноября 1770 года в городе был зарегистрирован первый случай заболевания. Вспышка началась в доме служителей того самого Сухопутного госпиталя на Введенских горах. Администрация медлила, топталась в нерешительности, в результате чего карантин в госпитале был введен только 5 дней спустя.
Всего заболело 27 человек, 22 из которых умерли. В январе 1771 года вспышка была локализована и погашена, через 6 недель после последнего случая заболевания (а это почти 4 максимальных инкубационных периода, под идее – более чем достаточно, даже по современным канонам) карантин с госпиталя был снят. На всякий случай, по указу императрицы, здание госпиталя предали огню (можно сказать, что таким образом провели заключительную санитарную обработку).
Первая кровь-2
Сожжение состоялось 1-го марта, а уже 9-го появились сообщения о новой вспышке, неопределенное время косившей народ на Большом суконном дворе в Замоскворечье. Причем «повальная болезнь» к тому времени уже стала причиной 113 смертей, а рабочие суконной фабрики продолжали общаться с остальным городским населением, разнося заразу по Москве.
Сказать, что медики расстроились – это ничего не сказать. 11-го марта после консилиума ведущих московских врачей фабрика была закрыта, всех заболевших изолировали в Угрешском монастыре, еще здоровых поселили в карантинных домах Замоскворечья.
Доктор И.Ф.Эразмус составил два подробных наставления – для лекарей, направленных в Угрешский монастырь, и для лекарей карантинных домов. В этих документах было подробно расписано – как осматривать пациентов, как распределять по покоям, как кормить, поить и врачевать.
Тем не менее, было слишком поздно, слишком со многими успели пообщаться замоскворецкие суконщики. Под изоляторы пришлось отдать Симонов, Покровский и Данилов монастыри, было принято решение о закрытии общественных бань.
Генерал-поручик Еропкин
25 марта 1771 года специальным указом Екатерины в помощь московскому губернатору был направлен сенатор, генерал-поручик Петр Дмитриевич Еропкин (1724—1805). Формулировка в указе была следующая: «ко охранению столичного города от открывшейся прилипчивой болезни». Генерал, приступив к своим обязанностям 31 марта, первым делом поставил перед Медицинским советом Москвы ряд вопросов: как должно содержать людей в карантинах, как организовывать захоронения, что делать с банями и т.п. Получив подробные инструкции, он, как истинный военный, начал энергично и решительно действовать.Город разделили на 14 частей, въезд и выезд резко ограничили. Для того, чтобы выехать в сторону Петербурга, нужно было получить письменное подтверждение лично от генерала Еропкина. Заключение о состоянии здоровья отъезжающих давали два врача, выезд разрешался только в том случае, если оба эпикриза совпадали.
Тем не менее, войск было маловато, и обеспечить полный контроль периметра не получалось. Поэтому зараза расползалась как внутри города, так и в его окрестностях. Заболеваемость и смертность росли, как на дрожжах. В 1771 году в апреле умерло 778 человек, в мае – 878, в июне – 1099, в июле – 1708.
Все войска из столицы были выведены и распределены по карантинным заставам. В самой Москве остались только генерал Еропкин, 150 человек солдат и целых 2 пушки.
19 августа все присутственные места были закрыты, лавки, магазины и фабрики заперты, в городе прекратились все работы. Горожанам рекомендовали из домов не выходить, по чужим дворам не шляться. Для погребальных команд стали вербовать преступников, осужденных на смерть или каторгу. Их одевали в некое подобие противочумных костюмов – вощеные рубахи, глухие рукавицы, содержали эту гоп-компанию за государственный счет.
Кто виноват и что делать
Между тем, настроения в народе бродили самые скверные. Например, никому не хотелось, чтобы в их доме проводили заключительную санитарную обработку. То есть сжигали дом подчистую. Поэтому больных стали прятать, а трупы умерших родственников сбрасывали в погреба или колодцы, зарывали в садах. А иногда просто ночью выбрасывали тела на улицу. Понятно, что улучшению эпидемиологической обстановки такое поведение населения никак не способствовало.
Еропкин сообщил об этом императрице, та издала указ «О неутайке больных и невыбрасывании из домов мертвых». В котором недвусмысленно пообещала козью морду в виде бессрочной каторги каждому, кто будет застигнут за этим неблаговидным делом. Думаете, наш народ это остановило? Щас, ага. Чехарда с трупами продолжалась, они всплывали в самых затейливых местах, иногда всплывали буквально – в реках и прочих водоемах. Неудивительно, что смертность росла чуть ли не по экспоненте. Помните июльскую цифру? 1708 погибших. А теперь оцените августовскую – 7268 и насладитесь сентябрьской – 21401.
Как вы думаете, кого народ считал виновником всех творящихся безобразий? Правильно, кого угодно, только не себя. Во-вторых, виноваты были московские власти, которые закрыли
Бессмысленный и беспощадный
Народные методы лечения, к слову, тоже ничуть не изменились. Отличие только в том, что телевизора с Гэ Малаховым в те времена не было, приходилось довольствоваться статичными растровыми изображениями различных исторических и мифологических персонажей, именовавшихся в просторечии иконами. Одна из самых Надо сказать, что духовенство в те темные времена было не темным, а очень даже образованным. Например, архиепископ Московский и Калужский Амвросий понимал необходимость строго соблюдать врачебные предписания и не допускать несанкционированных, но массовых скоплений граждан. В связи с этим он принял решение о переносе иконы в менее доступное место.
И грянул гром. Точнее – набатный колокол, взывая москвичей к бунту. Горожане отреагировали дружно, и бунт получился что надо. 15 сентября народ ломанулся в резиденцию архиепископа – Чудов монастырь в Кремле. Амвросия там не обнаружилось, и расстроенный сим фактом люд разграбил монастырь, ну, чтоб два раза не ходить. Заодно москвичи уничтожили богатейшую библиотеку монастыря (между прочим, подарок императрицы Елизаветы Петровны).
Амвросий же в то время находился на службе в Донском монастыре. По пути народ выражал свое несогласие с политикой
Нужно отдать должное генералу Еропкину – с оставшимися 130 солдатами он умудрился подавить бунт в тот же день, вычислить и арестовать зачинщиков, получив при этом несколько прямых попаданий в свое генеральское тело оружием пролетариата (булыжниками). Если помните, помимо солдат у него еще две пушки были. А картечь, надо сказать, прекрасное средство для рассеивания демонстрантов, куда там водометам. Порядок в городе был восстановлен, за что впоследствии Еропкин получил от императрицы орден Св. Апостола Андрея Первозванного (выше наград не было, ежели чего) и пенсион в 20 тысяч рублей (гигантская сумма по курсу 1771 года).
Орлов на белом коне
И вот только тут возникает фигура графа Григория Орлова. Императрице, мягко говоря, не очень понравилось то, что произошло в Москве. И чтобы дать понять народу, чьи в России тапки, в чумной город направили генерал-адъютанта (ну и фаворита Екатерины по совместительству) Орлова. Чтобы к его словам внимательно прислушивались, а также точно выполняли все его указания, графу выдали неограниченные полномочия, неограниченные финансы и ограниченный контингент лейб-гвардии в количестве четырех полков (от 8 до 9 тысяч солдат и пара сотен офицеров).Со всем этим великолепием Орлов и вошел в Москву 26 сентября 1771 года. 4 дня он лично осматривал все карантинные дома, а 30 сентября обратился к москвичам с печатным словом, в котором призывал прекратить всякую панику, врачей не убивать, власти слушаться и выполнять все распоряжения вышестоящего начальства. А ежели у кого есть какие претензии по организации противоэпидемических мероприятий – высказывать их лично лейб-гвардейцам.
Орлов собрал Медицинский совет Москвы и попросил их подготовить предложения по ускоренному изгнанию чумы из города.
Доктора предложили следующее:
- увеличить число карантинов;
- при сортировке не направлять в карантины уже заболевших;
- организовать при карантинах специальные места для сохранения вещей;
- учредить несколько новых больниц за чертой города;
- создать специальные и отдельные покои для тяжело больных и выздоравливающих;
- регламентировать время работы врачей
- и много еще чего полезного, что можно было сделать с помощью неограниченного графского бюджета.
Кризисный управляющий
Орлов всё это в точности исполнил. Первым делом он учредил
Комиссия определяла необходимое количество больниц и карантинов, вела ежедневную статистику заболеваемости и смертности, а также изобрела санитарное просвещение. Ага, именно тогда появились первые печатные бюллетени, например «Как самому себя от язвы пользовать», «Краткое уведомление, каким образом познавать моровую язву, так же врачевать и предохраняться от оной», «Каким образом яд язвенный в домах и вещах зараженных истреблять». К составлению листков были привлечены лучшие медицинские умы Москвы – Г.М.Орреус, Д.С.Самойлович, К.О.Ягелский.
Вторая комиссия была исполнительной и состояла из чиновников во главе с тайным советником сенатором Д.В.Волковым. Задача второй комиссии была в том, чтобы обеспечивать выполнение решений первой, в том числе и с использованием военной силы, ежели надобность такая возникнет. Такое разделение труда, да еще вкупе с неограниченными финансовыми возможностями дало потрясающие результаты.
Прежде всего, почему-то больше никто не хотел бунтовать и устраивать массовые скопления. Быстро кончились желающие выбрасывать трупы в колодцы и на улицы. Люди резко поверили в свои силы, в медицину и в городские власти. Вот какие чудеса творит
Лучше помогите материально
Орлов неплохо понимал в психологии русского народа, поэтому справедливо полагал, что снизить панический страх людей перед медиками и больницами можно только одним способом -
- все, добровольно поступившие в больницы или карантины, получали при выписке новую одежду и подъемные – 5 рублей холостым и 10 рублей женатым;
- лицам, сообщившим о сокрытии чумного больного, платили по 10 рублей за каждый случай;
- за разоблачение лиц, торговавших «чумными» вещами полагалось 20 рублей.
Много это или мало? А давайте сравним это с ценами не некоторые товары:
- корова – 2-4 рубля;
- лошадь – 7-10 рублей;
- хорошие сапоги – 1 р. 40 коп;
- пистолет – 2 рубля;
- позолоченная сабля – 20 рублей;
- рубаха и штаны – 40 копеек;
- пуд соли – 4 копейки.
Таким образом, даже не переболев чумой, но сдав, скажем, пару укрывателей чумных пациентов, можно было неслабо прибарахлиться.
Город был полностью обеспечен хлебом и прочим продовольствием, содержание в больницах и карантинах было полностью государственным (а на выходе еще деньги платили). Врачи получали двойное жалование и сверх того, за тяжелые условия работы, получали надбавки: доктора – по 36 рублей, штаб-лекари – по 30, лекари и подлекари – по 24, а ученики – по два пистолета и два комплекта рубаха-штаны, то есть по 4 рубля 80 копеек. В НЕДЕЛЮ.
Для детей, лишившихся родителей, на Таганке «учрежден был коронным иждевением особый дом», откуда детей по истечении карантинного срока переводили в Императорский Воспитательный дом, в котором за всё время эпидемии не было ни одного случая заболевания.
Нищих подбирала на улицах полиция, их доставляли в освободившийся Угрешский монастырь и там
Погребение умерших осуществлялось также целиком за счет государства (Всё, я уже хочу доктором в 1771-ый год. Желательно с КАМАЗом комплектов Б-1, В-2, В-4 и В-5). Решительно пресекалось мародерство и прочее непотребство. Бродячих собак ловили, отстреливали, вывозили в поля и зарывали глубоко в землю. Подозреваю, что с мародерами поступали аналогичным образом.
Сам Орлов вел себя молодцом – лично обходил все больницы и карантины, принимал живейшее участие во всём, что могло хоть как-то помочь поскорее избавить город от напасти и восстановить в нем нормальную жизнь. При этом он потратил более 400 тысяч рублей казенных денег, впрочем, это была очень разумная и грамотная трата. Понятно, что он был очень авторитетным государственным деятелем, но без денег (и без войск) вряд ли он сумел добиться такого результата.
Итак, короткое резюме по освещению этих событий в «Плесени»: Орлова послали в первую очередь подавлять бунт, а не избавлять Москву от чумы; дали с собой кучу войск и кучу денег; похоронные команды набирать из каторжников придумали до него; ни в какой набат Орлов не бил, и никакой команды 4 дня звонить в колокола тоже не давал (кстати, тому самому набатному колоколу, который звал народ на бунт, удалили «язык», чисто из профилактических целей); компетентность врачей не оценивал, «неправильных» врачей не разгонял (он что, был назначен председателем аттестационной комиссии?); свою резиденцию под больницу не отдавал; своих денег не тратил. И еще много чего НЕ.
Реконвалесценция
Смертность пошла на спад. Если в октябре погиб 17561 человек, в ноябре – 5235, то в декабре – уже 805. С января 1772 года смертность установилась на естественном для города уровне – чуть больше 300 человек в месяц.
5-го ноября графа Орлова отозвали из Москвы,
С моей точки зрения, основная заслуга принадлежит все-таки генералу Еропкину и Медицинскому совету Москвы. Орлов отлично сработал как кризисный менеджер, ничем не связанный в своих действиях и не стесненный в средствах. Но основную работу все-таки проделали до него и после него.
В Москве тем временем открыли присутственные места, начали проводить санитарную обработку фабрик и церквей. Причем вменили это в обязанность, соответственно, фабрикантам и священникам. При проведении санобработки были обнаружены более 1000 трупов москвичей, которые при жизни или скрывали свое заболевание, или не имели возможности сообщить о нем врачам и властям.
Следует отметить, что среди санитарных команд не было ни одного случая заболевания, так как были предприняты все меры предосторожности.
15 ноября 1772 года указом Екатерины II Москва была признана эпидемиологически благополучным городом. Последним историческим документом тех непростых лет стал Высочайший Манифест «О уничтожении Предохранительной комиссии и всех внутренних застав», датированный 6 сентября 1775 года, объявлявший об окончательном избавлении города от чумы.
автырь
uncle_doc в Чумовая Москва (1770-1772 гг) 