- А ты, дивчинко, де живешь? – спрашивает он.
- В Чернигове.
- А в який школе учишься? В русской чи украинской?
- В украинской. Русских у нас почти не осталось.
- Добре. А в школе размовляете только на мове?
- На уроках, когда вызывают – на мове, а на переменах – на русском.
- А чого ж на мове на переменах не говорите?
- Да я что – селючка, что ли? – фыркнула девушка.
- Отакои! То що – розмовлять на мове у вас - моветон?
- Конечно! Над такими смеются. Но они у нас быстро переходят на русский.
- Як таке може бути? – воскликнул вуйко. - Так це ж саморусификация!
Опешивший и расстроенный, он вышел в коридор и, бубня под нос: «Що воно з Украиною робыться?..» - пошел курить. Я смотрел на его согнувшуюся спину и на какой-то миг мне стало его жалко, просто по-человечески. Сельская Украина, которую они так любят и пестуют, уходит. Уходит вместе с глечиками, хатынками, рушныками. И вместе со всем этим уходит и мова. Насильственная украинизация, несмотря на титанические усилия националистов, проигрывает естественной русификации.
Но потом я подумал о девушке. О том, что из-за таких вуек и их соборных иллюзий она (как и миллионы других детей) лишена возможности получать образование на более удобном ей языке. Она всё равно потом во взрослой жизни будет говорить по-русски, но уже обедненном и ущербном – ведь всю специальную терминологию, от физики и химии до географии и истории, она знает только в мовном варианте. Спрашивается – а зачем это было надо?
Когда-то давно китаянок с детства обували в деревянные колодки – считалось, что маленькая ножка это красиво. И они так и ходили в них до совершеннолетия – мелко семеня. Потом эта мода прошла, поняли всю глупость, но уродство, ненормальность развития оставалась на всю жизнь. А ведь сначала китайские вуйки тоже думали, что делают деткам благо …
автырь